Танкист живет три боя. Памяти Бориса Ильича Санглера посвящается.

Памяти гвардии лейтенанта Бориса Ильича Санглера, командира танка 3-й танковой роты 15-го ОГТТПП (отдельного гвардейского тяжелотанкового полка прорыва), погибшего в танковой атаке в ночь на 12 сентября 1943-го в районе Краснознаменка – Венеславовка – Петривка Полтавской области, посвящается. 

Автор статьи – родственник Бориса Ильича, кандидат исторических наук, Демьян Вайсман.  Статья публикуется с разрешения автора, за что выражаю ему свою искреннюю благодарность.  

________________________________________________________________________

Танкист живет три боя.

    Даже сейчас, спустя много лет, я хорошо помню тот ташкентский двор на улице Максима Горького 31. В нем жила большая семья Санглеров. Слева от входа жили дядя Сема и тетя Майя, по центру - дядя Шурик и тетя Поля, а справа - тетя Дина. Взрослыми я, живший за забором, тогда не интересовался. Интересовали меня их сыновья. Четверо мальчишек - Илюша, Изя, Боря и Саша, приходились мне братьями. Кто-то из них был двоюродным, кто-то троюродным. Меня это не занимало. Мы росли вместе - пять братьев и одна сестра, моя сестренка Марина. Cсорились, мирились, порой вытворяли такое, что возмущенные крики родителей и соседей были слышны по всему переулку.  

     Впрочем, ловлю себя на том, что был один день в году, когда меня интересовали  взрослые семьи Санглеров. Это был День Победы. В этот день фронтовики Семен и Шурик накрывали во дворе стол с водкой и всякой снедью. Приходил Герман  - их брат живший неподалеку. Дядья - Семен с неизменным орденом Красной Звезды на лацкане пиджака, Герман и Шурик с орденскими планками садились за стол пили водку, вспоминали войну и  пели военные песни.

  
      В этот день я старался быть поблизости. Мне, как и всякому мальчишке, все связанное с войной было интересно. Во время одной из таких посиделок я впервые услышал имя их родного брата Бориса, погибшего в 1943-м во время  освобождения Украины. Вспоминали о нем с теплотой и любовью.  Слушая рассказы о Борисe я не мог предположить, что спустя многие годы их сыновья обратятся ко мне, единственному историку в семье, с просьбой отыскать документы и написать об этом человеке.

     
      Его судьба похожа на судьбы миллионов его ровесников, сложивших головы в Великую Отечественную... Он прожил всего 28 лет, не оставив после себя ни семьи, ни детей. Осталось немного: одна фотография, воспоминания родственников да тоненькое личное дело лейтенанта Санглера.Б.И.  за инвентаризационным номером 759825  и пометкой "Хранить вечно" в Подольском военном архиве под Москвой.

     
     Он родился в Либаве, нынешняя Лиепая на территории Латвии. Борису было всего несколько месяцев, когда семья, спасаясь от бушевавшей поблизости от этих мест Первой мировой войны, переехала в Пензу. Здесь он  провел первые годы жизни. Здесь появились на свет его  братья и сестры  - Герман, Семен, Александр, Люба, Дина.

   
    В Пензе им жилось тяжело.  Голод, охвативший в начале 20-х Поволжье, докатился и до их мест. Семья, в которой было в то время уже четверо детей, жила впроголодь. Особенно трудно было зимой, когда ветер старался через каждую щель пробиться в холодную квартиру. Трамваи не ходили, свет не горел, cугробы были выше заборов. Весной 1922 года в возрасте семи лет Борис  убежал из дома. Eму казалось, что этим он облегчит жизнь родителей. Он примкнул к компании беспризорников. Три года бродяжничал, просил милостыню, воровал: где что плохо лежало - брал, но ровно столько, сколько  было нужно на пропитание.

    
     Его поймали спустя три года во время одной из облав на беспризорников  в Самаре. Борису повезло, мальчишку направили в трудовую Коммуну  для малолетних правонарушителей, которая располагалась в пригороде Бухары. Коммуны были воспитательными учреждениями, которые создавались в 20-е годы для борьбы с детской беспризорностью, захлестнувшей страну после Гражданской войны. В основу коммуны были положены идеи Антона Макаренко. В начале 30-х годов прошлого века о жизни такой коммуны был  снят художественный фильм "Путевка в жизнь"

   
     Руководил бухарской Коммуной соратник Феликса Дзержинского Иосиф Григорьевич Гаврон.  Борис часто рассказывал близким об этом легендарном человеке, спасшем сотни детских жизней. В Коммуне существовали органы самоуправления. Дети в Коммуне не только учились, но и работали в мастерских и на садовом участке. Своими силами была построена площадка для занятий спортом, работали спортивные кружки, занятия  проводил сам руководитель Коммуны. Именно под его его влиянием Борис увлекся спортом и впоследствии передал эту любовь братьям. В Коммуне он пробыл четыре года. У подростка проявились и явные способности к технике. Иосиф Григорьевич их заметил, и по его предложению Совет Коммуны направил Бориса на учебу в фабрично-заводское училище имени "КИМ" (Коммунистический Союз Молодежи).   

    
     Училище находилось в Ташкенте  и готовило специалистов для работы на Среднеазиатской железной дороге. Однако учиться там ему пришлось недолго так как вскоре  он  заболел малярией. Для выздоровления Борис нуждался в перемене климата и руководство училища решило отправить способного  паренька на учебу в аналогичное училище в  Москве.

  
      Так, в 15 лет,  он стал курсантом фабрично-заводского училища Московско-Курской железной дороги. После окончания училища Борис вернулся в Ташкент, куда к тому времени переехала из Пензы вся его семья. Hачал работать слесарем - ремонтником на Средне - Азиатской железной дороге, и cпустя три года любовь к спорту привела его в Ташкентский физкультурный техникум.

  
      В 1939 году в Советском Союзе  был объявлен массовый призыв молодежи в армию. Война стояла у порога. Бориса вызвали в военкомат и объявили, что его отозывают с учебы. В октябре 1939-го он уже был красноармейцем 117 полка 23-й стрелковой дивизии, дислоцированной в Харькове. Впрочем,  в этой дивизии он пробыл недолго так как через два месяца  его отправили на учебу в Чкаловское стрелково-пулеметное училище, которое в мае 1941-го было преобразовано в танковое. Курсантом этого училища  его и застало  известие о начале Великой Отечественной войны. Письма Бориса из училища не сохранились, поэтому представить себе как он жил в училище можно  лишь по  воспоминаниям людей, служивших рядом с ним.

  Из воспоминаний подполковника Н.Василенко. В 1941-м - командир взвода Чкаловского танкового училища:

  “Курсанты изучали материальную часть легких танков ( Т-26, Т-50, Т-70, а также американских танков М-3. Обучение проходило по ускоренной программе (10-12 месяцев).  Учились мы много и охотно: понимали, что в таких условиях должны как можно быстрее подготовиться. Занимались ежедневно по 8-10 часов, и 4 часа отводились на самоподготовку. На личные дела времени почти не оставалось. Учебного корпуса  в училище не было, теоретические занятия проводились в казармах, практические на танкодроме.
   В плане быта было тяжело. Зимой с 1941-го на 1942-й  нам вообще туго пришлось. Зима выдалась очень холодной, а у нас форма х/б с летним нательным бельём. Пока в классе высидишь, теорию послушаешь, кажется, что окоченеешь.  В 1942 году в течение полутора зимних месяцев 60 процентов курсантов были освобождены от "наружных занятий" из-за отсутствия обуви.
   Продукты подвозили с перебоями. Дело в том, что дорогу от железнодорожной станции к училищу заносило так, что ни пройти, ни проехать. В ту зиму курсантам пайку урезали. Вместо положенного хлеба давали сухари и кормили только свекольным супом.Hо несмотря на холод и скудную кормёжку, мы жили дружно.”

   
     На выпускных экзаменах было много предметов. Основные – это материальная часть, тактика, топография, стрельба, вождение. Будущие командиры танков должны были показать, что они умеют отлично стрелять из пушки и пулемета, знают  средства связи, могут управлять танком не только днем, но и ночью, преодолевать крутые подъемы и спуски.

    
     В мае 1942-года Борис окончил училище в звании  лейтенанта с рекомендацией на должность  командира танка.  Увы, в  архиве не сохранились результаты экзаменов того выпуска, но само присвоение  звания "лейтенант" свидетельствует о его успехах в учебе. Лейтенанта получали те, кто заканчивал училище в основном с отличными оценками. Остальные выпускались в звании "младший лейтенант".

     
      Eго направили в 488 отдельный танковый батальон, формирование которого началось в мае 1942 года в Чкалове. Командиром назначили капитана П. А. Боковикова. Вскоре из Чкалова  батальон передислоцировали в Москву, где  он получил матчасть - 28 танков Т-50, прибывших из Чкаловского танкового училища. Машины прибыли вместе с командирами. Борис попал в 3-ю танковую роту, которой командовал лейтенант Спасский.

   
     18 сентября 1942 года батальон убыл из Москвы в Астрахань, а спустя четыре дня его его морем перебросили на Кавказ. 1 октября 1942 года 488-й отдельный танковый батальон сосредоточился в Махачкале, войдя в состав 44-й армии Северной группы войск Закавказского фронта, а уже 10 октября Борис пошел в свой первый бой. Батальон участвовал в боевых действиях до конца 1942 года, после чего его вывели в резерв, потому что этому времени почти все танки были потеряны.

    
      Как отличившийся в боях Борис был представлен к правительственной награде.

   Из наградного листа лейтенанта Санглера Бориса Ильича, 1915 года рождения, еврея, члена ВКП(б) с 1942 года.

“Будучи командиром танка Т-50 за время боев с 30.11.42 по 24.12.42г.проявил себя, как мужественный и смелый командир. Уничтожил при этом из танка 30.11.42 г в р-не Капустин противотанковое орудие, два пулемета; 2.12.42 в р-не высоты 101.0 - блиндаж и пулемет; 13.12.42 г. в р-не Безрукин - танк и грузовую машину; 24-25.12.42г - противотанковое орудие, ДЗОТ, два блиндажа, расчеты 3-х противотанковых ружей и два пулемета тем самым помог нашей пехоте продвигаться на вперед на Моздокском направлении”.

Вывод: достоин награждения орденом "Красная Звезда"

    

     25 декабря 1942 года во время боя в районе высоты 136.0 у поселка Шефатов  танк, которым командовал лейтенант Санглер был подбит, а сам он контужен. Eму дали краткосрочный отпуск домой и он приехал в Ташкент в январе 1943-го. "Вся правая часть лица была обожжена, на груди  новенький орден"- вспоминает племянник Адик. Родственники и  друзья обступaли Бориса когда он рассказывал о жизни на войне.

     Борис рассказывал как готовясь к атаке, танкисты вставляют ломик под люк, делая “зазор”, чтобы не заклинило на случай если, придется выскакивать из подбитого танка.  Как перед боем его, как и других, часто терзают мысли  - “сожгут сегодня или нет?”, нарвемся на самоходку или пронесет... Как обычно они перед атакой выпивают грамм по сто, чтобы снять напряжение: " Ведь ты умирать идешь, а не "к теще на блины”.

  

 По его словам к смерти они относились как к чему-то обычному и неизбежному, но были "романтики",  которые верили, что все равно выживут на войне. К таким романтикам Борис  относил и себя. В семье  вспоминали, как в конце отпуска он пришел к  военкому Ташкента и тот предложил оставить его для работы в военкомате как инвалида войны. "Вот добьем немцев, тогда и приду к тебе на работу"- ответил Борис.

В середине января 1943 года остатки 488-го батальона сосредоточились на станции Луковская (Моздок), где были сданы в капитальный ремонт  оставшиеся 3 Т-50. Вскоре батальон вывели в резерв, а оставшийся  в живых личный состав, в том числе и лейтенанта Санглера, направили в формировавшийся 36-й отдельный гвардейский тяжелый танковый полк прорыва.

Отдельные гвардейские тяжелые танковые полки прорыва (ОГТТПП) были особыми частями в структуре танковых войск. Они предназначались для прорыва обороны противника с тем, чтобы в проделанную брешь, могли хлынуть другие танковые подразделения. Полки должны были идти  на острие атаки, в которой им отводилась функция тарана со всеми вытекающими отсюда последствиями.

  Формирование 36- го полка началось в подмосковном Ногинске в январе 1943 года. По штату он имел 21 танк английского производства  Мк-4 “Черчилль”   Полк состоял из  4-х рот по 5 машин  в каждой, плюс танк командира полка. В экипаже танка было пять человек. В трехместной башне размещались: командир танка, командир орудия, заряжающий он же радиотелеграфист. Механик -водитель и пулемётчик располагались в нижней, более защищенной части машины Вооружение экипажа: пистолеты, два автомата ППШ, да две сумки с гранатами Ф-1 для ближнего боя.

   В целом танк, несмотря на толстую броню и неплохое вооружение, считался неудачным. Уинстон Черчилль говорил: “Танк, носящий моё имя, имеет больше недостатков, чем я сам!”. Юмор советских танкистов был еще более прямолинейным. Танку “Черчилль” танкисты присвоили название БМ-5, что означало “Братская могила на пятерых”. Наиболее опасным в бою считалось место командира танка, что дальнейшем сыграет  роковую роль в судьбе Бориса.

    
     Но тогда, ранней весной 1943-го,  он  был в приподнятом настроении. В Ногинске его ожидал сюрприз. Брат Герман, тренировавший разведчиков в секретной школе под Казанью, упросил начальство отпустить его в Москву повидаться с братом. Встреча была радостной, ведь они не виделись почти четыре года! Тут же пошли и сфотографировались на память, но фото к сожалению не сохранилось. Родственники вспоминают, что смотревшие с него два бравых лейтенанта выглядели очень эффектно. Однако буквально на следующий день пришел приказ о переброске 36 полка на Белгородское направление. Герман вспоминал, как  не желая расставаться с Борисом, забрался в просторный по сравнению с Т-34 английский танк и еще километров 200 провожал  братa на фронт.

    
     В июле 1943-го полк Борисa участвовал в битве на Курской дуге в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой.

     Вот описание того боя оставленного одним из его сослуживцев - командирa орудия танкa Мк-4 "Черчилль" Г. A. Федоровa:

   
   "36 Гвардейский танковый полк участвовал в Прохоровском сражении во втором эшелоне за 170 танковой бригадой, обеспечивая правый фланг боевого порядка корпуса. 18 корпус получил задачу - во взаимодействии с 29 танковым корпусом, действуя с 30 гвардейским минометным полком, одним 75 мм истребительным противотанковым артиллерийским полком (иптап) и одним 57 мм иптап, сломить сопротивление противника на рубеже села Андреевка и выйти на белгородское шоссе.

   Выполняя поставленную задачу дня, к 17 час. 30 мин. соединения 18 корпуса ворвались в Андреевку. Здесь танкисты, встретив сильное сопротивление, остановились. Генерал Бахаров (командир 18-го корпуса - Д.В.) в 18 часов ввел в бой резерв — 36-й гвардейский танковый полк. Но безуспешно. Корпус вынужден был временно перейти к обороне. Так в районе села Андреевка в 18-00 12 июля 1943 года 36-й ГТП принял свой первый бой с “Тиграми”.

   
   Представьте себе танковый бой. Противники осыпают друг друга градом снарядов, горят костры уже подбитых танков. Стоит сплошной рёв моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет железа, танки идут на танки. Экипажи выбирались из подбитых танков, и дрались врукопашную. Потеряв почти 80% танков (15 из 19), полк заставил германскую танковую группировку отойти к Козловке.

   
   Остатки 36-го гвардейского танкового полка прорыва расположились в районе населенных пунктов Васильевка, Михайловка и Прелестное. Ночью вытаскивали с поля боя подбитые машины и ремонтировали их." Борис уцелел в том бою. Он даже не был ранен, хотя  и его танк  подбили.

     
     После сражения на Курской дуге 36 ОГТТПП вывели в резерв. После переформирования  полк должны были отправить на Ленинградский фронт, но война внесла свои коррективы. В августе начались бои за освобождение Украины сопровождавшиеся тяжелыми потерями. В результате командование решило отправить часть личного состава полка на пополнение 15 ОГТТПП находившегося под Полтавой.

   
    Полк понес тяжелые потери в августовских боях 1943 года и практически его надо было сформировать заново. Только одним приказом от 7 сентября  полк пополнили 115 солдат и офицеров. Если принять во внимание, что по штату в нем должно было быть 214 военнослужащих, становится понятным масштаб пополнения.

   Из приказа номер 146 от 7.09.43 по 15 Гв. ОТТПП:

"В танковый экипаж 3 танковой роты командир роты гв.ст. лейтенант Барданов Б.Г. зачислен командиром танка гв. лейтенант Санглер Борис Ильич".

   Восстановить примерную хронику событий последних дней  недолгой жизни Бориса я попытался воссоздать по архивным документам и мемуарам генерала Августа Шмидта - командира 10-й мотопехотной дивизии Вермахта.

   Буквально на следующий день он вступил в бой. Kак и подавляющее число командиров танков он практически ничего не знал о своих подчиненных. Только имена, фамилии и звания. Ни о какой сколоченности экипажа не было и речи. Сели в танк и пошли в бой. Времени на то, чтобы узнать друг друга поближе судьба им не отвела.  Бои 9-10 сентября были удачными. Полку удалось перерезать железную дорогу  и занять станцию Венеславовка.

   
    Однако вскоре ситуация изменилась. Немцы окруженные под Полтавой стремились прорваться в направлении Днепра. 10 сентября в район реки Хорол, которая находилась совсем недалеко от Венеславовки была переброшена 10-я моторизованная дивизия Вермахта. Ей была поставлена задача обеспечить выход к Днепру 57-й и 112-й пехотных дивизий отступавших из под Полтавы. На 12-е сентября командование 10-й дивизии запланировало контратаку. В рамках подготовки к ней оно перебросило к железнодорожной станции Коновалово 10-й разведывательный батальон усиленный 10-м артиллерийским полком.

   Командование 2-го танкового корпуса в который входил 15 ОТТПП не было в курсе этих перемещений противника. Вечером 11 сентября немецкая пехота вышла к Венеславовке, но была отбита с потерями. Стремясь перекрыть пути отхода немцев командование 15 ОТТПП решило выдвинуть часть сил к железнодорожной станцией Коновалово, которая находилась примерно в 7 километрах от Венеславовки.

   Планы командования 2-го танкового корпуса, расположение и состояние его частей  были хорошо известны немцам. Знали они и о решении направить танки полка к Коновалово, о чем  не догадывалось ни командование корпуса, ни командир 15 ОТТПП подполковник Туренков.

   Из книги генерал-лейтенанта Августа Шмидта "История 10-й мотопехотной дивизии".

"Разведчикам моей дивизии удалось подсоединиться к русскому кабелю связи и с помощью переводчика прослушивать важные переговоры."

   Вечером 11 сентября 1943 года экипаж танка, которым командовал лейтенант Санглер готовил машину к бою: вытирали смазку со снарядов, проверяли двигатель и ходовую часть. Рота, в которую они входили, получила приказ  быть готовой к выступлению.

   Борис посмотрел на своих ребят и вдруг вспомнилась солдатская поговорка: "На передовой танкист живет три боя". Если следовать ей, то он мог считать себя счастливчиком -  прожил уже десяток жизней. Борис понимал, что может погибнуть. Каждый бой  был трудным, каждый бой это чья-то смерть. Он старался отбросить от себя мысли о предстоящей атаке, собраться, как делал всегда.

  В таком далеком уже 39-м  военком, участник Гражданской войны, говорил им, будущим курсантам: "Храбрость - это всего лишь терпение в опасной ситуации". Наставление старого солдата запомнилось и этому правилу он старался следовать всегда.

   После 12-ти ночи полил проливной дождь и командование полка решив воспользоваться погодой отдало роте приказ на выдвижение. В предрассветной темноте  танки вышли из района расположения полка у  Петровки - Раменской (укр. Петривка) и двинулись к станции.

  Дождь стучал по броне.Тяжелые машины медленно ползли  по раскисшей от осеннего дождя проселочной дороге. Борису с командирского смотрового прибора была видна только темно-серая земля, да небо с облаками.

   Вдруг, сразу в нескольких местах, полоснули яркие вспышки немецких орудий. Загорелся идущий впереди танк командира роты  Барданова, следом еще один.. Засада! Последнее, что он ощутил, был удар колоссальной силы. Прямо в место командира, где находился Борис ударила болванка выпущенная с немецкой самоходки.

  Из всего экипажа только он погиб в том бою, oстальные остались живы, a двое даже смогли дожить до Победы. Всего рота потеряла у Коновалово три танка. Уцелевшим  удалось вынести с поля боя тела погибших товарищей.

  Из приказа номер 150 от 12.09.43 по 15 Гв. ОТТПП:

“...полагать выбывшим из состава полка геройски погибшего в боях за Социалистическую Родину в районе населенного пункта Петривка Петро-Раменского района гвардии лейтенанта командира танка Санглера Бориса Ильича".

 Его похоронили на сельском кладбище села Краснознаменка Петро - Раменского ныне Гадячского района, Полтавской области. Домой полетела похоронка. Получив ее, окончательно поседела мать Бориса Анна Львовна. Прошло  всего несколько месяцев, как она похоронила мужа.

 Узнав о гибели брата, ушел добровольцем на фронт Александр - самый младший  из семьи Санглеров. Став связистом он закончил войну в 45-м в Восточной Пруссии. В это же время, летом 1945-го закончил службу в армии  и Герман, а Семен вернулся с фронта позже других - после победы над Германией его отправили на Дальний Восток воевать с Японией.

  Герман и Александр по еврейской традиции  назвали своих сыновей именем погибшего брата. Время раскидало семью Санглеров. Никого уже нет в Ташкенте. Все мои дяди уже покинули этот свет. Могилы их в США, Израиле и Узбекистане. Последним, в 2010–м ушел из жизни дядя Шурик.

    Время прошло своим железным гребнем и по моим братьям. Совсем молодым трагически погиб Илюша. Не дожил до 60-ти самый близкий друг моего детства - Изя. До сих пор не могу смириться с тем, что его нет рядом. Телефон Изи и сегодня в моей записной книжке…

     В Чикаго живет  Борис Александрович Санглер,  в Берлине - Борис Германович Санглер  и его родной брат Леонид. В Хадере (Израиль) живет Соня - дочь Дины.  В Лос Анжелесе - сын Семена, Александр Семенович Санглер. В Нью Йорке - сын  Любы, Адольф Борисович Гoровец, четырехлетним мальчишкой сидевший на коленях приехавшего в отпуск с  фронта дяди Бориса.

     Они хранят и передают следующим поколениям семьи Санглеров память о Борисе Ильиче Санглере - одном из миллионов солдат погибших в борьбе с фашизмом в той страшной войне.

Демьян Вайсман.

кандидат исторических наук.
Нью Йорк.

Начало агонии. Из книги Альфреда Кятнера «Белый флаг над Данцигом»:

   "В начале марта, когда мы сидим за кофе, мы неожиданно слышим свист снаряда. Посреди двора бараков на Боссевег взметнулся фонтан земли. Все выбежали наружу. Сзади раздается крик лейтенанта Родеса: "Все в укрытие!" Никто не обращает на него внимание.

   С этого дня начинаются постоянные авианалеты. Сначала о них еще сообщают сигналом воздушной тревоги, но потом русские штурмовики /1/ целыми днями совершают налеты, сбрасывают свои маленькие бомбы или строчат из пулеметов и бьют из бортовых пушек.

   Нам приходит приказ перебраться в подвалы Технического Института. Это на другой стороне широкого стадиона и мы остаемся за тонкими стенами котельной барака. То, что с нами ничего не случилось, является чудом. Между тем, капитан Колльманн и лейтенант Родес забрали своих жен из своих данцигских квартир в расположение части и теперь женщины постоянно находятся в котельной. Колльманн поручил мне присматривать за его женой. "Знаете, мы очень хотим быть вместе ", - говорит он мне. По его взгляду я понимаю, что он убежден в бесперспективности обороны Данцига.

   В воздухе совсем не видно немецких истребителей, вместо них над нами висят Иваны, теперь они летают и на «Ме-109», с прямыми крестами /2/ на крыльях. И когда, задрав головы, все беззаботно наблюдают за ними, эти звери открывают огонь из всех стволов. О всякой планомерной работе больше нельзя и думать. Провизия доставляется с перебоями, отдельными посыльными. Наш упорядоченный быт начинает постепенно разваливаться.

   10 марта, из-за постоянных авианалетов, оставаться в бараках стало невозможно. Капитан Колльманн уходит в находящийся по соседству жилой район, чтобы найти пустующие частные квартиры. Вопреки притоку беженцев, свободную жилплощадь ещё можно найти. Многие жители покинули Данциг, многие постоянно пытаются его покинуть. Говорят о самолетах, которые должны вылететь на запад с аэродрома в Лангфуре. Некоторые пытаются раздобыть себе место на корабле в гавани, но большинство гражданских возвращаются в город, разочарованные.

   Маленькая Кристель фон Рёлленкамп по-прежнему с нами. Никто не спрашивает, где её разбитая квартира. Она не отходит от Рёлленкампа, а иногда спит с ним ночью на одной лавке. Капитан Колльманн давно это видит, но ничего не говорит. Напротив, каждый раз, встречая их на лестничной клетке, он, по-военному безупречно, приветствует их.

   Переезд в конфискованные частные квартиры длился не более двух часов. Теперь у нас есть свой адрес: Данциг-Лангфур, Хайлигенбруннер Вег, дом 4 /3/. Квартира на нижнем этаже принадлежит обергруппенфюреру /4/ «В», из комсостава национал-социалистического мехкорпуса /5/. Но обергруппенфюрер уже неделю как отбыл "по служебному предписанию" в Западную Германию со всеми домочадцами. Другие владельцы квартиры не объявились.

   Слева от двери в гостиную, окна которой выходят на улицу, висит картина с личным посвящением начальника штаба Лутце. "Наверное, не влезла в чемодан", - говорит Рёлленкамп.

   Штаб нашего батальона разделился. Капитан Колльманн с несколькими солдатами живет через несколько домов дальше по улице, лейтенант Родес с супругой, фельдфебель Нойхауз, обер-ефрейтор Зидемунд и я - в квартире обергруппенфюрера. Массивный письменный стол, удобное кресло с подголовником, одним словом – все, что нужно для комфорта в случае, если для комфорта будет настроение. Во всяком случае, теперь мы под защитой толстых капитальных стен, а внизу имеется подвал, в котором можно укрыться по крайней мере от атак русских штурмовиков.

   Остальные жители дома рады нашему соседству. Они видят в нас свою опору и полагают, что мы им можем чем-то помочь. По нескольку раз в день они спускаются к нам и спрашивают, что мы изволим пожелать, хотим ли мы поесть или привести в порядок обмундирование. Разговоры с ними всегда заканчиваются одним и тем же: „Чем всё это закончится?" Нам лишь остается успокаивать людей, что с гражданским населением Данцига ничего не случится. Мы убеждены: или город своевременно капитулирует, или фюрер предпримет какую-то "особую акцию"для вызволения Данцига.

   Продовольствия у нас хватает, так как бывший владелец квартиры не успел опустошить кладовую. В остальном, наш интендант, капрал Левенс, постоянно обеспечивает нас мясом и жирами, так что с утра до вечера мы можем питаться бифштексами. Из продуктов, только с хлебом начинаются перебои. Связь со службами снабжения часто прерывается.

   Русские находятся на ближних подступах к городу. Разговоры о том, что русское наступление с юга направлено в сторону от Данцига, влекут за собой новые успокоительные слухи. „Видите,"- говорят гражданские, - „они проходят мимо Данцига. С нами ничего не случится." То, что при этом русские штурмовики постоянно обстреливают дома и улицы, люди от волнения как-будто не замечают. Кажется, никому не приходит на ум, что русские намерены окружить город вместе с Готенхафен /6/ в большом котле. Все беспокоятся за свой мирок и прежде всего, за своё драгоценное барахло.

   Не следует забывать, что население города, в отличие от остальной Германии, не привыкло к многолетним катастрофическим авианалётам. Однако, большинству жителей теперь, кажется, ясно, что через несколько дней русские будут в Данциге: с каждым днем грохот артиллерийского огня становится ближе.

   Теперь семьи с верхних этажей на Хайлигенбруннер Вег постоянно сидят вместе с нами в подвале. Принимаемые горожанами меры отличаются от тех, что стали обыкновением среди жителей городов Западной Германии, уже привычных к бомбардировкам. Самые важные предметы быта - спиртовой кипятильник, кровати и ручная кладь, постоянно находятся в подвале, так как об артиллерийских снарядах, которые уже иногда падают на город, не оповещают воем сирены. Население Данцига превращается в пещерных людей. Кажется, что русские штурмовики чаще висят над городом, нежели отсутствуют.

   Во второй половине дня мы сидим и заполняем бланки полевой почты. Абсолютно бессмысленное занятие, так как никто не верит, что письма когда-нибудь отправят их адресатам, но оно успокаивает нервы.

   Вечером я стою на Боссевег с капралом Левенсом, который все еще проживает в бараке рядом с Техническим Институтом. Я как раз собираюсь отправиться на нашу квартиру с продовольствием для пяти человек, когда в 500 метрах от себя слышу громкий хлопок. На месте нашей квартиры вырастает грибовидный фонтан дыма и пыли. Я бросаю провизию и бегу назад на Хайлигенбруннер Вег. Бомба угодила в молочную лавку напротив.

   На крыльце нашего дома перевязываются Зидемунд и фельдфебель Нойхауз. Они сидели лицом к окну, которое от ударной волны разлетелось на тысячу осколков. При моем появлении, обер-ефрейтор Зидемунд улыбается."Мы скоро закончим", - говорит он. Слава Богу, в очередной раз все обошлось. Глаза не задеты, и осколочные раны от стекла на лице и на руках были быстро перевязаны.

   Нам предписано оставить радиостанцию в Глетткау /7/, так как город окружен и русские нажимают со всех сторон. „Город, естественно, будет сдан“, - мы утешаем гражданское население, но сами в это не верим.

   Приказ гауляйтера Форстера гласит, что всем годным к военной службе мужчинам запрещается покидать город, и что каждый должен исполнить свой долг до последнего. Никто не мог предвидеть, что сам гауляйтер спустя 48 часов уплывет в Данию.

   Около 20 марта положение города становится отчаянным. Под налётами штурмовиков и артобстрелами, гражданские больше не выказывают прежней уверенности. На Адольф Гитлер Штрассе, в пригороде Лангфур, лежат раненые, во многих дверях лежат убитые. Это сущий ужас.

   События этих дней лишний раз доказывают, что самых сложных ситуациях именно женщины сохраняют присутствие духа. Угрюмо и молча, они помогают везде, где нужна помощь. Никто больше не спрашивает, что скоро произойдет. Все понимают, что единственный выход - это немедленная сдача Данцига. Люди пытаются успокоить нервы за какой-нибудь работой или заданием.

   Воззвания командования Вермахта и партийных начальников к населению следуют одно за другим. Уже прошли нескольких волн набора в фольксштурм, всем выдают винтовку или что-нибудь, что еще способно стрелять. Всё это кажется полным безумием. Утром, по пути в комендатуру крепости в качестве связного, на Хальб Аллее я вижу двух мужчин в униформе, висящих на ветвях придорожных деревьев, недалеко от Оливских Ворот. Началась одна из самых страшных трагедий Данцига. Каждого схваченного без особого письменного разрешения, патруль сразу ведет к следующему дереву. Напечатанные таблички кончаются словами: „Я был дезертиром", или „Я был слишком труслив исполнить свой долг согласно своей клятве". Несчастному вешают такую табличку на грудь, на шею накидывают веревку. Это ужасно. В большинстве случаев, повешенные - это престарелые фольксштурмисты, у которых не осталось сил сдерживать русских, наступающих из района Оливы. Видя безнадежность положения, они лишь ещё раз хотели увидеть свои семьи и просто шли домой. 

   Каждое утро я по три раза проверяю своё портмоне, при мне ли мой пропуск, так как аллея деревьев с повешенными становится все длиннее.

   Я вынужден идти по тротуару мимо этих несчастных, почти касаясь головой подошв повешенных. Никто не слушает долгих объяснений забывшего пропуск, встреча с патрулем заканчивается быстро и с ожидаемым результатом.

  С ростом панических настроений, с улиц города исчезает еще недавно с такой гордостью носимая партийная униформа. В двадцатых числах марта, каждый – сам за себя. Снова и снова люди в последний момент пытаются попасть на корабль в гавани за большие деньги или благодаря личным связям, чтобы выскользнуть из мышеловки. Но лишь немногим удается получить место на отходящем корабле или катере. Теперь положение города стало абсолютно безнадежным. Переполненный тысячами беженцев с востока, под постоянно усиливающимся артогнём и внезапными авианалетами, Данциг ждет свою участь. Сейчас едва ли найдутся люди, которые ещё говорят о деблокировании Данцига. Каждый отдает себе отчет, что конец будет ужасен, если город немедленно не капитулирует. Между тем, русские полностью окружили Данциг." 

Перевод собственный. 

Примечания: 
1. в тексте – Тiefflieger
2. в тексте - Balkenkreuz
3. юго-восточный район пригорода Лангфур, протянулась между Адольф Гитлер Штрассе и лесополосой
4. генерал-полковник
5. в тексте – NSKK, Nationalsozialistisches Kraftfahrkorps
6. Гдыня
7. населенный пункт на берегу Данцигской Бухты между Гдыней и Вестерплатте

Немецкие карты рассказывают.

  Благодаря одному доброму человеку, добрался до карт Группы Армии «Висла» за первую декаду марта 1945-го. А на них – «старые знакомые»: штрафной полк СС «Кальтофен» и 503-й тяжелотанковый батальон CC. Посмотрим, что сулят им карты.

1.3.45 
Штрафной полк СС «Кальтофен», вместе с 503-м тяжелотанковым батальоном CC, находится в оперативном подчинении 337 ПД. Тяжелотанковый батальон является таковым только на бумаге: на 19.2.45 503 –й ттб-н укомплектован 29-ю самоходками /штуги 3 и 4, ягдпанцеры 4 и ягдпанцеры 38/ На 1.3.45 оборона 337 ПД проходила по линии Вольше /левый фланг/ -Бжесно – ручей /правый фланг/ между шоссе Грабау-Бобау и Поншау.

С 1 по 3 марта 1945 на участке 337 ПД изменений нет. (Наши части приводили себя в порядок и брали «языков». Одним из «языков» оказался эсэсовец из «Кальтофен», который сообщил, что третий батальон штрафного полка принял на пополнение 300 латышей из 1-го полевого запасного латышского батальона. Labadiena, dārgi draugi.)

4.3.45 – мощный удар наших соединений вдоль шоссе Грабау – Бобау. 337 ПД откатывается в Прейсиш-Старгард, её участок обороны занимает 35 ПД под командованием карателя Рихерта. Полк «Кальтофен» исчезает с карты, хотя в пояснениях значится как находящийся в подчинении 35 ПД. 503 ттб-н CC переподчиняется 83 ПД, обороняющей участок шоссе Липпинкен – Пельпин юго-восточнее Прейсиш-Старгард.

5.3.45
Удар наших соединений от Бобау на Домбровкен в сторону Прейсиш Старгард. Немецкая карта рисует убедительное рассечение линии обороны многострадальной 337-й ПД надвое. 503 ттб-н CC укомплектован 8-ю боеготовыми «королевскими тиграми» и по-прежнему находится в подчинении 83 ПД. 35-я ПД обороняется левее 337-й ПД на участке кирпичный завод – Липпинкен, с полком СС «Кальтофен» в своем подчинении.

6.3.45
Удар наших соединений на Прейсиш-Старгард и взятие города. 503 ттб-н CC вместе с 337 ПД откатывается севернее Конрадштейн к Кокошкен. /Стоит напомнить, что пациентов психиатрической больницы Конрадштейн нацисты использовали как сырьё для варки мыла в институте медицины г. Данциг./ 35-я ПД вместе с остатками полка СС «Кальтофен» уходят из города на северо-восток по последнему свободному мосту через р. Ферзе, мимо госконзавода на Шпенгавскен.

7.3.45
Прорыв наших соединений к озерам севернее Прейсиш-Старгард на двух направлениях: Шварцхоф - Шёнек и Линфитц – Локен, на участке обороны 542-й народно-гренадёрской и 251-й пехотной дивизий. 337 ПД и 503 ттб-н CC обороняются по линии северная оконечность озера Цдунцер Зее – господский двор Линивкен. 35-я ПД вместе с «Кальтофен» обороняют ж/д и шоссе Прейсиш-Старгард – Диршау на рубеже Сварошин.

8.3.45
Карта показывает общую неразбериху в рядах немецких войск. Немецкие части отходят на север по всему фронту. 542-я НГД генерал-лейтенанта Карла Лёврика (1076, 1077, 1078 ПП) обороняется на участке Клешкау – Катцке, 337-я ПД вместе с «королевскими тиграми» 503-го ттб-на удерживает участок шоссе Катцке – Малин /вне дорог «КТ» безнадежно вязли в раскисшем грунте/, 35-я ПД с «Кальтофен» обороняется на участке Малин – ж/д станция Кляйн Мюльбанц. Точно нанесен на карту обходной маневр 8-го ГТК на Майстервальде, чуть ли не до начала выдвижения наших танков. Предположительно, сработала немецкая радиоразведка. На укрепление обороны шоссе от Майстервальде на Домахау у немцев более суток, чем они не замедлят воспользоваться.

ИЗ ЖБД 2 УА за 8.3.45: «По показаниям пленных, части 23, 83, 337, 35 и 252 пехотных дивизий получили приказание отходить в направлении Данциг.» Не соврали, колбасники.

9.3.45
В пояснениях к карте указано, что в составе 503-го ттб-на CC 7.3.45 находилось 3 боеготовых «королевских тигра». 542-я НГД обороняет участок Бушкау – Домахау – Фоссберг, 35-я ПД вместе с «Кальтофен» обороняет участок Клешкау – Катцке – фольварк Швайцерхоф.

10.3.45
542-я НГД прочно удерживает участок Бушкау – Домахау – Фосберг. Точно указан обходной маневр наших танков через Козенберг на Бушкау /группа подполковника Гуржий/, вместе с точной нумерацией нашей танковой бригады.

  Подводя итог разбора немецких карт данцигского направления за первые 10 дней марта 1945-го, можно сказать, что они отличаются точностью и оперативностью нанесения разведданных на бумагу. Немецкий картограф, наверное, очень гордился своей работой, когда в колонне пленных брёл на восток спустя каких-то пару недель.

Белый флаг над Данцигом.

Из книги Альфреда Кятнера "Белый флаг над Данцигом". Перевод собственный:


"Ровно в  7.00 утра /27 марта/ сотни вражеских стволов открывают ужасный ураганный огонь по наполовину разрушенному Данцигу. Вся западная линия обороны города, от горы Хагельсберг до Епископской горы, содрогается от взрывов. С громким воем над нашими головами  пролетают снаряды и разрываются в районе вокзала и башни Хохе Тор. Позже огонь переносится вглубь и ведется точно по старой части города.

Через узкие смотровые щели в стальных дверях мы глядим на лежащий под нами город. Вся земля гремит и дрожит. После звука каждого выстрела проходят доли секунд, прежде чем мы видим грибовидное облако, поднимающееся в старой части города. В течение долгих часов, когда мы до полудня сидим под этим ураганным огнем, нервы у каждого напряженны до предела.

форты Хагельсберг с крыши Мариенкирхе

Я выкурил примерно 30 сигарет в первую половину этого дня, чтобы просто чем-нибудь себя занять. Мы сидим, прижавшись к сырым стенам, и наблюдаем за страшным спектаклем внизу в городе, где тысячи человек сидят, запертые в подвалах.

Мариенкирхе и центр Данцига с фортов Хагельсберг

В 12.30 огонь внезапно прекращается. Мы готовимся к атаке. Но для неё еще не время. Глухой гул в воздухе возвещает о группе русских летчиков, которые подлетают к городу в плотном построении. Откуда-то из района газового завода, немецкая малокалиберная зенитка открывает беглый огонь. Затем снова дрожит земля и облака пыли поднимаются в городе. Тридцать летчиков беспрепятственно сбрасывают свою бомбовую нагрузку на Данциг. Спустя пять минут после того, как они исчезли, примерно в 12.50, как на команде, снова начинается артобстрел. В густых облаках дыма никто не может сказать, где рвутся снаряды и как теперь выглядит город. Вид с горы Хагельсберг на город закрыт стеной дыма над Штадтграбен. Так продолжается до вечера.

Снизу, до нас доносится треск горящих домов. Артиллерийский огонь почти умолк. Еще несколько минут, и русские попытаются проникнуть в город.

здание суда (в центре) с Мариенкирхе

Капитан Колльманн снова собрал нас вместе со всех позиций. Пригнувшись, мы уходим с горы Хагельсберг в южном направлении, мимо здания суда, в сторону Епископской горы. Примерно 2 часа ночи. Оглядываясь, я еще раз советую Зидемунду достать себе в городе штатское платье и незаметно уйти. Дорога каждая секунда. Но он лишь пожимает плечами. В городской панике он потерял семью; его дом, наверняка, разбит. Теперь ему все безразлично.

Бишофсберг с крыши Мариенкирхе

Рёлленкамп отправил меня в переднюю траншею, послушать передовую. Я осторожно ползу вперед. С русской стороны из динамиков льется музыка, затем доносится: „Говорит Комитет свободной Германии. Немецкие друзья, сдавайтесь и в Москве вас ждут  десять тысяч белоснежных кроватей“.  Рёлленкамп притих. „А ведь они правы”, - шепчет он,  - „ наши собственные люди продали нас и в течение долгих лет держали нас за идиотов.” Мы лежим примерно 10 минут и пристально наблюдаем за нейтральной полосой, где ничего не происходит, кроме снова льющейся из русских динамиков танцевальной музыки. „Скорей бы они пришли, чтобы вся эта грязь закончилась”, - проклинает Рёлленкамп. Но нам обоим не по себе от этой мысли.

Возвращаясь назад, мы натыкаемся на убитого. Мы переворачиваем его: молодой парень из фольксштурма, едва ли 16 лет, в правом виске рана с обожженными краями. Винтовка лежит рядом. Бедный парень, он больше не мог это вынести!

Между тем ночь почти проходит. Около 3.00 часов мы снова собираемся у входа в бункер. С темными мешками под глазами, на узелке шерстяных одеял, сидит бледный капитан Колльманн. Мы говорим о сдаче.

Теперь мы во власти обстоятельств. Оставшееся без пополнений, наше подразделение должно поднять белое знамя на Епископской горе, чтобы русские без сопротивления могли занять позиции над городом, удерживаемые отдельными подразделениями. В противном случае русские снова начнут долбить из орудий, и это было бы ужасно для людей, еще остающихся в старой части города. Колльманн не говорит ни "да", ни "нет". Он слушает споры и дымит одну сигарету за другой. В этот момент он вызывает во мне жалость: сидя на шерстяных одеялах, он похож на изможденную женщину.


Лейтенант Родес притоптывает землю вокруг себя и говорит что-то про „должны предпринять” и нет ли, дороги к гавани, чтобы как-нибудь выйти. Кто-то указывает на море огня позади нас и спрашивает: „Вы хотите там пройти?” Это просто смешно. Никто не слушает Родеса, который продолжает притоптывать землю.

Я и сегодня не знаю, откуда у кого-то в руке внезапно появилась большая белая простыня. Не говоря ни слова и не ожидая мнения Колльманна, мы выходим с простыней наружу. На животе ползем до самой передовой. Солдат постарше держит простыню за левый край, я – за правый. Третий лежит справа от нас с карманным фонарем в руке. Если мы теперь поднимемся и русские начнут стрелять, мы будем как мишени в тире - но сейчас мы об этом не думаем. Мы влезаем на маленький травянистый холм, растягиваем простыню между нами, которая освещается третьим солдатом с карманным фонарем. – Белый флаг над Данцигом !

На другой стороне мы слышим русскую речь. До нас доносятся окрики, которые мы не понимаем, затем слышатся немецкие слова. Еще медля, недоверчиво, двое русских с автоматами влезают к нам на холм. „Война капут?”- спрашивают они. "Да", - говорим мы, - „война окончена”. Все больше русских поднимаются на холм. Осмелев, они с интересом  рассматривают нас и хлопают нас по плечам. „Гданьск капут, война капут, Гитлер капут ”, - кричат они нам.


Двое из них сопровождают меня к бункеру, из которого мы вытаскиваем капитана Колльманна и других. Мы не знали, что русские находились от нас всего в 150 метрах. Первые слова, которые я слышу в плену, произносятся с венским акцентом: „Я даю вам честное слово, что вся ваша собственность будет вам оставлена”, говорит один из русских.  - „Только, не злитесь на меня, друзья, мне нужны часы, карманные фонари и драгоценности”. У нас отбирают всё, что у нас есть, и мы свободно двигаемся на восток. Путь на Данциг для русских открыт."