"В начале марта, когда мы сидим за кофе, мы неожиданно слышим свист снаряда. Посреди двора бараков на Боссевег взметнулся фонтан земли. Все выбежали наружу. Сзади раздается крик лейтенанта Родеса: "Все в укрытие!" Никто не обращает на него внимание.
С этого дня начинаются постоянные авианалеты. Сначала о них еще сообщают сигналом воздушной тревоги, но потом русские штурмовики /1/ целыми днями совершают налеты, сбрасывают свои маленькие бомбы или строчат из пулеметов и бьют из бортовых пушек.
Нам приходит приказ перебраться в подвалы Технического Института. Это на другой стороне широкого стадиона и мы остаемся за тонкими стенами котельной барака. То, что с нами ничего не случилось, является чудом. Между тем, капитан Колльманн и лейтенант Родес забрали своих жен из своих данцигских квартир в расположение части и теперь женщины постоянно находятся в котельной. Колльманн поручил мне присматривать за его женой. "Знаете, мы очень хотим быть вместе ", - говорит он мне. По его взгляду я понимаю, что он убежден в бесперспективности обороны Данцига.
В воздухе совсем не видно немецких истребителей, вместо них над нами висят Иваны, теперь они летают и на «Ме-109», с прямыми крестами /2/ на крыльях. И когда, задрав головы, все беззаботно наблюдают за ними, эти звери открывают огонь из всех стволов. О всякой планомерной работе больше нельзя и думать. Провизия доставляется с перебоями, отдельными посыльными. Наш упорядоченный быт начинает постепенно разваливаться.
10 марта, из-за постоянных авианалетов, оставаться в бараках стало невозможно. Капитан Колльманн уходит в находящийся по соседству жилой район, чтобы найти пустующие частные квартиры. Вопреки притоку беженцев, свободную жилплощадь ещё можно найти. Многие жители покинули Данциг, многие постоянно пытаются его покинуть. Говорят о самолетах, которые должны вылететь на запад с аэродрома в Лангфуре. Некоторые пытаются раздобыть себе место на корабле в гавани, но большинство гражданских возвращаются в город, разочарованные.
Маленькая Кристель фон Рёлленкамп по-прежнему с нами. Никто не спрашивает, где её разбитая квартира. Она не отходит от Рёлленкампа, а иногда спит с ним ночью на одной лавке. Капитан Колльманн давно это видит, но ничего не говорит. Напротив, каждый раз, встречая их на лестничной клетке, он, по-военному безупречно, приветствует их.
Переезд в конфискованные частные квартиры длился не более двух часов. Теперь у нас есть свой адрес: Данциг-Лангфур, Хайлигенбруннер Вег, дом 4 /3/. Квартира на нижнем этаже принадлежит обергруппенфюреру /4/ «В», из комсостава национал-социалистического мехкорпуса /5/. Но обергруппенфюрер уже неделю как отбыл "по служебному предписанию" в Западную Германию со всеми домочадцами. Другие владельцы квартиры не объявились.
Слева от двери в гостиную, окна которой выходят на улицу, висит картина с личным посвящением начальника штаба Лутце. "Наверное, не влезла в чемодан", - говорит Рёлленкамп.
Штаб нашего батальона разделился. Капитан Колльманн с несколькими солдатами живет через несколько домов дальше по улице, лейтенант Родес с супругой, фельдфебель Нойхауз, обер-ефрейтор Зидемунд и я - в квартире обергруппенфюрера. Массивный письменный стол, удобное кресло с подголовником, одним словом – все, что нужно для комфорта в случае, если для комфорта будет настроение. Во всяком случае, теперь мы под защитой толстых капитальных стен, а внизу имеется подвал, в котором можно укрыться по крайней мере от атак русских штурмовиков.
Остальные жители дома рады нашему соседству. Они видят в нас свою опору и полагают, что мы им можем чем-то помочь. По нескольку раз в день они спускаются к нам и спрашивают, что мы изволим пожелать, хотим ли мы поесть или привести в порядок обмундирование. Разговоры с ними всегда заканчиваются одним и тем же: „Чем всё это закончится?" Нам лишь остается успокаивать людей, что с гражданским населением Данцига ничего не случится. Мы убеждены: или город своевременно капитулирует, или фюрер предпримет какую-то "особую акцию"для вызволения Данцига.
Продовольствия у нас хватает, так как бывший владелец квартиры не успел опустошить кладовую. В остальном, наш интендант, капрал Левенс, постоянно обеспечивает нас мясом и жирами, так что с утра до вечера мы можем питаться бифштексами. Из продуктов, только с хлебом начинаются перебои. Связь со службами снабжения часто прерывается.
Русские находятся на ближних подступах к городу. Разговоры о том, что русское наступление с юга направлено в сторону от Данцига, влекут за собой новые успокоительные слухи. „Видите,"- говорят гражданские, - „они проходят мимо Данцига. С нами ничего не случится." То, что при этом русские штурмовики постоянно обстреливают дома и улицы, люди от волнения как-будто не замечают. Кажется, никому не приходит на ум, что русские намерены окружить город вместе с Готенхафен /6/ в большом котле. Все беспокоятся за свой мирок и прежде всего, за своё драгоценное барахло.
Не следует забывать, что население города, в отличие от остальной Германии, не привыкло к многолетним катастрофическим авианалётам. Однако, большинству жителей теперь, кажется, ясно, что через несколько дней русские будут в Данциге: с каждым днем грохот артиллерийского огня становится ближе.
Теперь семьи с верхних этажей на Хайлигенбруннер Вег постоянно сидят вместе с нами в подвале. Принимаемые горожанами меры отличаются от тех, что стали обыкновением среди жителей городов Западной Германии, уже привычных к бомбардировкам. Самые важные предметы быта - спиртовой кипятильник, кровати и ручная кладь, постоянно находятся в подвале, так как об артиллерийских снарядах, которые уже иногда падают на город, не оповещают воем сирены. Население Данцига превращается в пещерных людей. Кажется, что русские штурмовики чаще висят над городом, нежели отсутствуют.
Во второй половине дня мы сидим и заполняем бланки полевой почты. Абсолютно бессмысленное занятие, так как никто не верит, что письма когда-нибудь отправят их адресатам, но оно успокаивает нервы.
Вечером я стою на Боссевег с капралом Левенсом, который все еще проживает в бараке рядом с Техническим Институтом. Я как раз собираюсь отправиться на нашу квартиру с продовольствием для пяти человек, когда в 500 метрах от себя слышу громкий хлопок. На месте нашей квартиры вырастает грибовидный фонтан дыма и пыли. Я бросаю провизию и бегу назад на Хайлигенбруннер Вег. Бомба угодила в молочную лавку напротив.
На крыльце нашего дома перевязываются Зидемунд и фельдфебель Нойхауз. Они сидели лицом к окну, которое от ударной волны разлетелось на тысячу осколков. При моем появлении, обер-ефрейтор Зидемунд улыбается."Мы скоро закончим", - говорит он. Слава Богу, в очередной раз все обошлось. Глаза не задеты, и осколочные раны от стекла на лице и на руках были быстро перевязаны.
Нам предписано оставить радиостанцию в Глетткау /7/, так как город окружен и русские нажимают со всех сторон. „Город, естественно, будет сдан“, - мы утешаем гражданское население, но сами в это не верим.
Приказ гауляйтера Форстера гласит, что всем годным к военной службе мужчинам запрещается покидать город, и что каждый должен исполнить свой долг до последнего. Никто не мог предвидеть, что сам гауляйтер спустя 48 часов уплывет в Данию.
Около 20 марта положение города становится отчаянным. Под налётами штурмовиков и артобстрелами, гражданские больше не выказывают прежней уверенности. На Адольф Гитлер Штрассе, в пригороде Лангфур, лежат раненые, во многих дверях лежат убитые. Это сущий ужас.
События этих дней лишний раз доказывают, что самых сложных ситуациях именно женщины сохраняют присутствие духа. Угрюмо и молча, они помогают везде, где нужна помощь. Никто больше не спрашивает, что скоро произойдет. Все понимают, что единственный выход - это немедленная сдача Данцига. Люди пытаются успокоить нервы за какой-нибудь работой или заданием.
Воззвания командования Вермахта и партийных начальников к населению следуют одно за другим. Уже прошли нескольких волн набора в фольксштурм, всем выдают винтовку или что-нибудь, что еще способно стрелять. Всё это кажется полным безумием. Утром, по пути в комендатуру крепости в качестве связного, на Хальб Аллее я вижу двух мужчин в униформе, висящих на ветвях придорожных деревьев, недалеко от Оливских Ворот. Началась одна из самых страшных трагедий Данцига. Каждого схваченного без особого письменного разрешения, патруль сразу ведет к следующему дереву. Напечатанные таблички кончаются словами: „Я был дезертиром", или „Я был слишком труслив исполнить свой долг согласно своей клятве". Несчастному вешают такую табличку на грудь, на шею накидывают веревку. Это ужасно. В большинстве случаев, повешенные - это престарелые фольксштурмисты, у которых не осталось сил сдерживать русских, наступающих из района Оливы. Видя безнадежность положения, они лишь ещё раз хотели увидеть свои семьи и просто шли домой.
С этого дня начинаются постоянные авианалеты. Сначала о них еще сообщают сигналом воздушной тревоги, но потом русские штурмовики /1/ целыми днями совершают налеты, сбрасывают свои маленькие бомбы или строчат из пулеметов и бьют из бортовых пушек.
Нам приходит приказ перебраться в подвалы Технического Института. Это на другой стороне широкого стадиона и мы остаемся за тонкими стенами котельной барака. То, что с нами ничего не случилось, является чудом. Между тем, капитан Колльманн и лейтенант Родес забрали своих жен из своих данцигских квартир в расположение части и теперь женщины постоянно находятся в котельной. Колльманн поручил мне присматривать за его женой. "Знаете, мы очень хотим быть вместе ", - говорит он мне. По его взгляду я понимаю, что он убежден в бесперспективности обороны Данцига.
В воздухе совсем не видно немецких истребителей, вместо них над нами висят Иваны, теперь они летают и на «Ме-109», с прямыми крестами /2/ на крыльях. И когда, задрав головы, все беззаботно наблюдают за ними, эти звери открывают огонь из всех стволов. О всякой планомерной работе больше нельзя и думать. Провизия доставляется с перебоями, отдельными посыльными. Наш упорядоченный быт начинает постепенно разваливаться.
10 марта, из-за постоянных авианалетов, оставаться в бараках стало невозможно. Капитан Колльманн уходит в находящийся по соседству жилой район, чтобы найти пустующие частные квартиры. Вопреки притоку беженцев, свободную жилплощадь ещё можно найти. Многие жители покинули Данциг, многие постоянно пытаются его покинуть. Говорят о самолетах, которые должны вылететь на запад с аэродрома в Лангфуре. Некоторые пытаются раздобыть себе место на корабле в гавани, но большинство гражданских возвращаются в город, разочарованные.
Маленькая Кристель фон Рёлленкамп по-прежнему с нами. Никто не спрашивает, где её разбитая квартира. Она не отходит от Рёлленкампа, а иногда спит с ним ночью на одной лавке. Капитан Колльманн давно это видит, но ничего не говорит. Напротив, каждый раз, встречая их на лестничной клетке, он, по-военному безупречно, приветствует их.
Переезд в конфискованные частные квартиры длился не более двух часов. Теперь у нас есть свой адрес: Данциг-Лангфур, Хайлигенбруннер Вег, дом 4 /3/. Квартира на нижнем этаже принадлежит обергруппенфюреру /4/ «В», из комсостава национал-социалистического мехкорпуса /5/. Но обергруппенфюрер уже неделю как отбыл "по служебному предписанию" в Западную Германию со всеми домочадцами. Другие владельцы квартиры не объявились.
Слева от двери в гостиную, окна которой выходят на улицу, висит картина с личным посвящением начальника штаба Лутце. "Наверное, не влезла в чемодан", - говорит Рёлленкамп.
Штаб нашего батальона разделился. Капитан Колльманн с несколькими солдатами живет через несколько домов дальше по улице, лейтенант Родес с супругой, фельдфебель Нойхауз, обер-ефрейтор Зидемунд и я - в квартире обергруппенфюрера. Массивный письменный стол, удобное кресло с подголовником, одним словом – все, что нужно для комфорта в случае, если для комфорта будет настроение. Во всяком случае, теперь мы под защитой толстых капитальных стен, а внизу имеется подвал, в котором можно укрыться по крайней мере от атак русских штурмовиков.
Остальные жители дома рады нашему соседству. Они видят в нас свою опору и полагают, что мы им можем чем-то помочь. По нескольку раз в день они спускаются к нам и спрашивают, что мы изволим пожелать, хотим ли мы поесть или привести в порядок обмундирование. Разговоры с ними всегда заканчиваются одним и тем же: „Чем всё это закончится?" Нам лишь остается успокаивать людей, что с гражданским населением Данцига ничего не случится. Мы убеждены: или город своевременно капитулирует, или фюрер предпримет какую-то "особую акцию"для вызволения Данцига.
Продовольствия у нас хватает, так как бывший владелец квартиры не успел опустошить кладовую. В остальном, наш интендант, капрал Левенс, постоянно обеспечивает нас мясом и жирами, так что с утра до вечера мы можем питаться бифштексами. Из продуктов, только с хлебом начинаются перебои. Связь со службами снабжения часто прерывается.
Русские находятся на ближних подступах к городу. Разговоры о том, что русское наступление с юга направлено в сторону от Данцига, влекут за собой новые успокоительные слухи. „Видите,"- говорят гражданские, - „они проходят мимо Данцига. С нами ничего не случится." То, что при этом русские штурмовики постоянно обстреливают дома и улицы, люди от волнения как-будто не замечают. Кажется, никому не приходит на ум, что русские намерены окружить город вместе с Готенхафен /6/ в большом котле. Все беспокоятся за свой мирок и прежде всего, за своё драгоценное барахло.
Не следует забывать, что население города, в отличие от остальной Германии, не привыкло к многолетним катастрофическим авианалётам. Однако, большинству жителей теперь, кажется, ясно, что через несколько дней русские будут в Данциге: с каждым днем грохот артиллерийского огня становится ближе.
Теперь семьи с верхних этажей на Хайлигенбруннер Вег постоянно сидят вместе с нами в подвале. Принимаемые горожанами меры отличаются от тех, что стали обыкновением среди жителей городов Западной Германии, уже привычных к бомбардировкам. Самые важные предметы быта - спиртовой кипятильник, кровати и ручная кладь, постоянно находятся в подвале, так как об артиллерийских снарядах, которые уже иногда падают на город, не оповещают воем сирены. Население Данцига превращается в пещерных людей. Кажется, что русские штурмовики чаще висят над городом, нежели отсутствуют.
Во второй половине дня мы сидим и заполняем бланки полевой почты. Абсолютно бессмысленное занятие, так как никто не верит, что письма когда-нибудь отправят их адресатам, но оно успокаивает нервы.
Вечером я стою на Боссевег с капралом Левенсом, который все еще проживает в бараке рядом с Техническим Институтом. Я как раз собираюсь отправиться на нашу квартиру с продовольствием для пяти человек, когда в 500 метрах от себя слышу громкий хлопок. На месте нашей квартиры вырастает грибовидный фонтан дыма и пыли. Я бросаю провизию и бегу назад на Хайлигенбруннер Вег. Бомба угодила в молочную лавку напротив.
На крыльце нашего дома перевязываются Зидемунд и фельдфебель Нойхауз. Они сидели лицом к окну, которое от ударной волны разлетелось на тысячу осколков. При моем появлении, обер-ефрейтор Зидемунд улыбается."Мы скоро закончим", - говорит он. Слава Богу, в очередной раз все обошлось. Глаза не задеты, и осколочные раны от стекла на лице и на руках были быстро перевязаны.
Нам предписано оставить радиостанцию в Глетткау /7/, так как город окружен и русские нажимают со всех сторон. „Город, естественно, будет сдан“, - мы утешаем гражданское население, но сами в это не верим.
Приказ гауляйтера Форстера гласит, что всем годным к военной службе мужчинам запрещается покидать город, и что каждый должен исполнить свой долг до последнего. Никто не мог предвидеть, что сам гауляйтер спустя 48 часов уплывет в Данию.
Около 20 марта положение города становится отчаянным. Под налётами штурмовиков и артобстрелами, гражданские больше не выказывают прежней уверенности. На Адольф Гитлер Штрассе, в пригороде Лангфур, лежат раненые, во многих дверях лежат убитые. Это сущий ужас.
События этих дней лишний раз доказывают, что самых сложных ситуациях именно женщины сохраняют присутствие духа. Угрюмо и молча, они помогают везде, где нужна помощь. Никто больше не спрашивает, что скоро произойдет. Все понимают, что единственный выход - это немедленная сдача Данцига. Люди пытаются успокоить нервы за какой-нибудь работой или заданием.
Воззвания командования Вермахта и партийных начальников к населению следуют одно за другим. Уже прошли нескольких волн набора в фольксштурм, всем выдают винтовку или что-нибудь, что еще способно стрелять. Всё это кажется полным безумием. Утром, по пути в комендатуру крепости в качестве связного, на Хальб Аллее я вижу двух мужчин в униформе, висящих на ветвях придорожных деревьев, недалеко от Оливских Ворот. Началась одна из самых страшных трагедий Данцига. Каждого схваченного без особого письменного разрешения, патруль сразу ведет к следующему дереву. Напечатанные таблички кончаются словами: „Я был дезертиром", или „Я был слишком труслив исполнить свой долг согласно своей клятве". Несчастному вешают такую табличку на грудь, на шею накидывают веревку. Это ужасно. В большинстве случаев, повешенные - это престарелые фольксштурмисты, у которых не осталось сил сдерживать русских, наступающих из района Оливы. Видя безнадежность положения, они лишь ещё раз хотели увидеть свои семьи и просто шли домой.
Каждое утро я по три раза проверяю своё портмоне, при мне ли мой пропуск, так как аллея деревьев с повешенными становится все длиннее.
Я вынужден идти по тротуару мимо этих несчастных, почти касаясь головой подошв повешенных. Никто не слушает долгих объяснений забывшего пропуск, встреча с патрулем заканчивается быстро и с ожидаемым результатом.
С ростом панических настроений, с улиц города исчезает еще недавно с такой гордостью носимая партийная униформа. В двадцатых числах марта, каждый – сам за себя. Снова и снова люди в последний момент пытаются попасть на корабль в гавани за большие деньги или благодаря личным связям, чтобы выскользнуть из мышеловки. Но лишь немногим удается получить место на отходящем корабле или катере. Теперь положение города стало абсолютно безнадежным. Переполненный тысячами беженцев с востока, под постоянно усиливающимся артогнём и внезапными авианалетами, Данциг ждет свою участь. Сейчас едва ли найдутся люди, которые ещё говорят о деблокировании Данцига. Каждый отдает себе отчет, что конец будет ужасен, если город немедленно не капитулирует. Между тем, русские полностью окружили Данциг."
Перевод собственный.
Примечания:
1. в тексте – Тiefflieger
2. в тексте - Balkenkreuz
3. юго-восточный район пригорода Лангфур, протянулась между Адольф Гитлер Штрассе и лесополосой
4. генерал-полковник
5. в тексте – NSKK, Nationalsozialistisches Kraftfahrkorps
6. Гдыня
7. населенный пункт на берегу Данцигской Бухты между Гдыней и Вестерплатте
Комментариев нет:
Отправить комментарий